Учителя > Л.Н.Коняшина. Автобиография.

Дата:      Время:  0:0:0

Л.Н.Коняшина. Автобиография.

Я москвичка, хотя в паспорте указано место рождения – поселок Болшево, Московской области (тогда, в 30-ые годы, он был дачным местом).

Родилась я 30 июня 1934 года. Мой отец, Коняшин Николай Алексеевич, происходил из семьи городских интеллигентов. Он окончил воздухоплавательную школу и летал на первых советских дирижаблях.

В 1938 году дирижабль “СССР В-6”, на котором мой отец был старшим бортмехаником, отправился в полет для спасения полярной экспедиции И.Д.Папанина, оказавшейся в опасной ситуации на расколовшейся льдине.

6 февраля 1938 года на подлете к Мурманску, в районе Кандалакши, дирижабль потерпел катастрофу. Отец погиб.

 

Мне было 4 года. Отца я обожала. До сих пор он остается для меня идеалом человека. Я запомнила 2 детских впечатления.

Первое: отец, высокий, сильный, поднимает на руках державшую меня маму, и мы обе (а я особенно) довольны.

Второе: отец прощается с нами перед последним полетом, а я, сидя под письменным столом, тяну его за полу кожаного пальто и прошу: “Папа, не улетай!“

Он улетел… Я много лет не верила в то, что его нет, и ждала, ждала… и хранила его подарок – куклу с закрывающимися глазами.

Мать моя, Коняшина Екатерина Васильевна, из семьи крестьян Чаадаевых, живших до революции в селе Причаль Тульской губернии. Окончив воздухоплавательную школу, она работала газовым техником в Дирижаблестрое и была в числе тех, кто готовил к полету “СССР В-6”. Перед началом Великой Отечественной войны она работала в Военно-воздушной академии им. Н.Е.Жуковского.

Летом 1941 года меня отправили к бабушке в Болшево. Там мы жили в бывшем барском доме с традиционной для старинных усадеб липовой аллеей. Рядом с липами выкопали бомбоубежище, которое мы называли “щелью”. Во время налета фашистских самолетов я отказывалась влезать в “щель” с земляными стенами (“боюсь червяков!”), поэтому семья располагалась под липами.

Мы наблюдали, как, шаря по небу, лучи прожекторов ловили в перекрестье вражеский самолет и “вели его”, пока зенитки с земли брали его на прицел. Однажды мы увидели, как падал подбитый немецкий самолет. После его падения (очень далеко от нас) мы увидели направляющегося к нам по лугу человека со странной головой, непомерно большой, то ли квадратной, то ли цилиндрической (было темно).

Бабушка, приняв его за немецкого летчика, схватила не то палку, не то кочергу, бросилась навстречу непонятному существу и с силой опустила свое оружие на его голову. Раздался металлический гром, затем женский крик. Оказалось, что наша соседка водрузила на голову ведро, как она объяснила, ”от осколков”. Тогда еще и некоторые взрослые наивно полагали, что от бомбы или снаряда можно закрыться ведром.

В том же 1941 году Военно-воздушную академию эвакуировали в Свердловск. Взяв самые необходимые вещи (почему-то верили, что война закончится через три месяца), мы отправились на восток в поезде, состоявшем из теплушек (вагонов с нарами и задвигающейся дверью во всю переднюю часть вагона). Поезд двигался медленно, уступая путь эшелонам с оборудованием для производства военной техники, следовавшим также на восток. Навстречу шли поезда с готовой техникой – на фронт. Иногда поезд двигался так медленно, что можно было выпрыгнуть из теплушки и пройтись или пробежать рядом. Несколько раз нас бомбили немецкие самолеты. Мы бежали в лес или в овраг и прятались там, пока самолеты не улетали. Однажды бомба попала в хвостовой вагон, и он загорелся. Уже в первые месяцы войны мы (и взрослые, и дети) привыкли по звуку мотора определять, какой самолет к нам приближается – советский или немецкий, если немецкий – то “юнкерс” или “мессер”.

В Свердловске нас разместили в бывшем студенческом общежитии. Мы с мамой оказались на 5-м этаже, в бывшем вестибюле, где стояли 11 кроватей. В вестибюле 1-го этажа 1 раз в неделю детям показывали фильмы. Билет стоил 1 рубль. Самыми любимыми фильмами, которые мы смотрели по несколько раз, были “Тимур и его команда” и “Золотой ключик”. Сначала я ходила с мамой “на работу”. Военно-воздушная академия размещалась в здании, которое когда-то принадлежало миллионеру (кажется, Демидову), а до войны было Дворцом пионеров. Я ходила по комнатам с изумительной росписью стен и потолков, по парку, в пруду которого плавали лебеди. Когда меня удалось устроить в детский сад, я долго не могла смириться с потерей свободы и “своего дворца”.

В Свердловске же я начала учиться. В 1-м классе нам преподавала старенькая учительница. Учебник дали один на троих. Тетрадей не было. Учительница рвала листочек в клеточку или линейку на три части и раздавала нам. Иногда, чтобы лишний раз поупражняться в написании слов или решение задач, использовали поля газет. На завтрак давали тоненький кусочек черного хлеба, посыпанный желтым (очень вкусным!) сахарным песком. Стакан для чая каждый приносил с собой в специально сшитом для этого мешочке. Мы, первоклассники, страстно завидовали мальчикам 5-го класса, которые под руководством учителя ходили в лес к озеру Шарташ с деревянными ружьями и учились военному делу. Ненависть к захватчикам была такова, что каждый из нас представлял, как он мог бы бороться с ними на фронте. Я не преувеличиваю, ведь известно много примеров участия детей в войне 40-х годов.

Начальник Военно-воздушной академии Соколов-Соколенок (вторую часть фамилии он получил еще во время гражданской войны) выполнил данное своим сотрудникам обещание вернуть их в Москву как можно скорее. К 1943 году мы уже были в Москве, и я училась сначала в школе №353, затем – в школе №347 на Разгуляе

В Москве еще было затемнение на окнах, стекла окон заклеены крест-накрест полосками бумаги или материи. Перед наступлением темноты по улицам шли девушки в военной форме, они (несколько человек) несли аэростат. Ночью аэростаты поднимали в небо Москвы. На чердаках, крышах и во дворах дежурили жильцы домов, обязанностью которых было гасить в емкостях с песком зажигательные бомбы, сбрасываемые прорвавшимися сквозь воздушное ограждение немецкими самолетами. После окончания войны непривычно было видеть светящиеся (а не затемнённые) московские окна. Ещё долго люди, пережившие войну, вздрагивали, услышав гудки заводов: они напоминали название сирены, предупреждавшие о налёте фашистских бомбардировщиков.

Закончив с серебряной медалью школу, я поступила в Московский городской педагогический институт им. В.П.Потемкина на факультет русского языка и литературы. По окончании института работала в школе корейского колхоза «Полярная звезда» Средне-Чирчиского района Ташкентской области. Три года работы дали практику не только обучения и воспитания старшеклассников, но и сбора хлопка и пропалывания риса вместе с учениками, а также некоторое знание корейского разговорного языка.

С 1956 года работаю в школе №346, и каждый год приносит что-то новое: туристические походы с классом в 50-ые годы, поездки школьниками по городам Советского Союза в 60-70-ые годы в Ленинград, Сталинград, Ялта, Севастополь, преподавание (кроме отечественной литературы и русского языка) зарубежной литературы (углубленный курс), этики и психологии семейной жизни, латинского языка (на кружке), Мировой художественной культуры.

Людмила Николаевна Коняшина

 
 

2003 год. Кабинет литературы, оформленный Л.Н.Коняшиной

 

© Средняя школа № 346 г. Москвы, 1997-2002, 2003, 2004